Шли дни. И каждый из них был наполнен трудом, делом. Все оставшиеся на поверхности и выходящие из пещеры люди сразу же включались в обследование карстового плато. Параллельно велась работа под землёй. По правде говоря, там шла основная работа. В конечном счёте, из-за пещеры и организуются подобные экспедиции.
Полость, что раньше носила условное название Мельницы, а потом, в связи с гибелью Индиры Ганди была названа её именем, красноярцы открыли ещё в 1968 году, при первом обследовании района. Но надо было минуть двум десятилетиям, чтобы уже на новом уровне подойти к разведке этих полостей, сулящих перспективную глубину.
В 1983 году в пещеру организуется повторная экспедиция под руководством Виктора Дудина, продвинувшаяся сразу на 180 метров вглубь. На следующий год красноярцы углубили пещеру до 300 метров. За короткий срок, сравнительно небольшими силами было освоено более 400 метров. А когда пещера «пошла» и сулит продолжение, возле неё начинается «гуж», кипят страсти, и спелеологи, открывшие её, начинают поэтапное исследование пещеры.
В нынешнем сезоне над пещерой работали сразу три экспедиции Андрея Скачкова, Захара Залиева, Виктора Мельникова.
По пещерам «ходят» многие. Но далеко не все занимаются этим истинным, достойным настоящего спелеолога делом – открытием и первоисследованием бездны. Даже на Кавказе, куда случайные люди в общем-то не попадают, даже там, нет-нет, да и встретится порой любительская группа, приехавшая с одной единственной целью – пройти и посмотреть уже открытое, известное. Само по себе это, может быть, и неплохо, но уважения у истинных спелеологов не вызывает.
Что держит вас в пещерах? – вспоминаю прямо не относящийся к данной экспедиции разговор с Виктором Мельниковым.
В юности, придя как художник в камнеобрабатывающую мастерскую при клубе, он надолго связал свою жизнь со спелеологией. Возглавлял крупные комплексные экспедиции, был спелеоподводником – созданный при его участии спелеоподводный центр передал затем Миненкову. И, глядя на этого худого, сутуловатого человека, как-то не сразу верится, что перед тобой «тот самый Мельников». В очках, с бородкой – такого легче представить где-нибудь за интеллектуальной беседой, чем в «чёрной, грязной дыре».
Что держит нас в пещерах? Что делает нас спелеологами? – повторяет мой вопрос Мельников. – Нам свойственно – сознательно или подсознательно – быть причастными к общественно-значимым делам. Если я удовлетворяю себя, своё любопытство – это одно. Но если мой труд нужен ещё кому-то, обществу – это уже другое…
Именно это последнее обстоятельство чаще всего толкает людей на самую тяжелую работу, лишения и испытания. Даже при условии, что в текущий момент данный труд не будет оценен. Часто этот мотив не выявлен, скрыт за шелухой сиюминутных забот, но основа у нас, по-видимому, та же.
Разведка пещеры им. Ганди шла поэтапно: отвес за отвесом, узость за узостью. Не без труда, усилий, но с тем воодушевляющим настроением, когда эти усилия как бы не в счёт.
С зубилом, паяльной лампой первопроходцы из группы Андрея Скачкова, а позднее Захара Залиева пробирались по узкому ходу, где ручьём струилась вода. Вода наполовину заливала по-пластунски передвигающихся спелеологов, но это не мешало им разбирать перед собой выступы стен, расширять углы поворотов. Казалось, вот кончится этот ход – и они выйдут в просторный грот или окажутся на полке большого отвеса. Но проходил час за часом, и за каменным поворотом следовал другой поворот, промытый водой за тысячелетия.
Наконец, ход заканчивается – массовым глыбовым завалом, отдельные валуны в котором весели сотни килограммов. У основания завала оказался полузаваленный глыбами колодец, и подземники пробрались через него.
Спустились, осмотрелись. Вверх шла труба метров на десять, из неё ливнем непрерывно хлестала вода, и окончание при свете фонаря не просматривалось.
Куда теперь? В стене – на уровне трёх-четырёх человеческих ростов – дыра. Первопроходцы не преминули туда забраться: начался новый горизонтальный ход. Вперёд! Ход, однако, скоро закончился живописным сталагмитовым гротиком, в полу которого отыскалось малозаметное отверстие величиной с кулак. В работу пускаются лом, кувалда, пока отверстие не расширяется до того, чтобы в него мог пролезть человек. Вперёд! За отвесом – широкий, отливающий всеми цветами радуги крутонаклонный ход – меандр. Пошли по нему – и упёрлись в стену. Здесь в полу опять небольшое отверстие, из которого «дует». Вперёд!
Разобрав несколько подобных препятствий, первоисследователи добрались до конца меандра. Он, скручиваясь в спираль, уходил вниз несколькими уступами. А дальше – новый завал. И так бесконечно.
Но бесконечно ли? У каждой пещеры есть свой предел. И где его искать, если он всё-таки есть?
У подземников есть понятие – «найти ключи»: по явным или интуитивным признакам, методом проб и ошибок или с применением известных научных методик найти продолжение пещеры. В обход, с подлазом под уступ или продираясь через едва заметную щель вверху, но выйти на новые, более просторные и глубокие ходы и объёмы в каменном подземном пространстве.
Последней перед Осадчуком в пещере им. Ганди работала группа Мельникова. Первопроходцы обследовали ответвления – полость расположена в мощном тектоническом разломе – и прошли по вертикали до отметки 512 метров. Здесь, на последних отвоёванных метрах, тройка Мельникова отчаянно продолбилась целую неделю. Но попробуйте строгать камень – сантиметр за сантиметром, – продираясь вглубь и вширь вдоль разлома, пытаясь дойти, доскрестись до всё более зримого окончания узости.
Каково же было их разочарование, когда за щелью, всего в нескольких шагах, они наткнулись на широкую сплошную стену! Гротик, на который они возлагали надежды, видели за ним мыслимое продолжение пещеры, захлопнулся!
Однако постой! Что это за тоненькая струечка – ложки две воды – чуть заметно поблёскивает под ногами? Посветили налобниками, присмотрелись – слабая жилочка двигалась! Куда? Да под плиту, под эту самую стену!
Стена оказалась продолжением щели, только очень забитой, замурованной глиной. До чего же липкой, неестественной, как пластилин, была эта красная глина. Выбравшись из чрева сифона, спелеологи по часу соскребали её друг с друга ложками. И всё же группа Мельникова одолела этот ход, сделала ещё несколько труднейших метров проходки – десять метров за семь дней!
И не напрасно! За сифоном открывалась новая, заманчивая пустота. Прямо на уровне глаз – щель, чистая покато уходящая вглубь плитчатая поверхность. Новый ход, хотя и очень узкий, с основанием в спичечный коробок, по высоте не более метра. Но спелеологу порой достаточно дырочки, куда вроде бы одной только мышке пролезть, чтобы, разобрав, раздолбив камень, выйти на новые объёмы, богатые кальцитовыми образованиями гроты, гремящие подземные реки и водопады.
Пещера шла дальше, и эстафетой передавалась следующей, очередной экспедиции Красноярского спелеоклуба – экспедиции Осадчука.
Потери и обретения
Попав в пещеру им. Ганди, Осадчук сразу же устремился к отметке 512 метров.
— Пока до тысячи не дотянем – из пещеры не вылезем! – оптимистично помахал рукой на прощание Тима Ключев, поглубже натягивая на кокетливую дамскую шапочку каску.
В промежуточном базовом лагере на отметке 330 метра было сделано второе переформирование отделений, на поверхность отправлена ещё одна группа вспомогателей. Пришлось внести коррективы и в основной состав. Выбыл из-за простуженной почки Волков. С ним общим решением была отправлена наверх и сильная, волевая спелеологиня из иркутян, инженер-конструктор Ира Цыганкова. У неё разболелось горло и стал пропадать голос.
— Ничего, Лёша, мы тебе взамен дадим Юру Фетисова, – как всегда сразу понял ситуацию Осинцев.
Выполнив роль контрольно-спасательного отряда при вспомогателях, Осинцев со своим отделением по тактическому плану должен был заняться обследованием верхней части пещеры – посмотреть боковое ответвление 25-метрового колодца: туда между камней с шумом уходила вода. Интерес представлял и 60-метровый колодец, где располагалось несколько полочек со сталактитами.
На отметке 330 действовало отделение Зуева. Ребята разбирали крупноглыбовый, промываемый водой, завал. В этом месте соединялись старая и новая части пещеры и предполагался возможный обход. Основным препятствием на пути лежали огромные глыбы. Причём одна из них зависла вертикально, и под неё надо было так подлезть, чтобы сдвинуть всю многотонную массу. Камни подрагивали, были «живыми», и отделению Зуева приходилось несладко: головой вниз, под ледяным душем, они вытаскивали наверх из завала менее объёмные камни и таким образом подбирались к основным глыбам.
Отделение Осадчука, взяв максимум штурмового груза – тринадцать транспортников на троих, катушку телефонного провода – двинулось в самый низ. Вместе с Осадчуком шли ещё двое – Игорь Спиридонов, экспедиционный фотограф, и розовощёкий, в кудрях, как Лель, Саша Ерёменко.
Игорь «забил» место в штурмовиках ещё дома. И больше потому, как не скрывал сам, чтобы поснимать нижнюю, известную часть пещеры, где, по рассказам, стоят целые стены цветного – от желто-голубого до красно-коричневого – оникса и уступами идут прозрачнейшие, хрустальные алтари редких ветвистых сталактитов. Саша Ерёменко в порыве максимализма тоже рвался на дно. Не хватало в их отделении Волкова. Да, как было уже сказано, его должен был заменить Фетисов.
«Подземка» – это страсть. По горячей спелеологической страсти, жажде первооткрытий отправляются люди под землю. Но «подземка» – это и работа. Тяжёлая, ломовая работа, которая под силу лишь настоящим мужчинам.
Осадчук всё это хорошо знал. Штурмовиком работал во многих кавказских пещерах, сам возглавлял первопроходческие экспедиции. Но Осадчук также знал и другое – сознание силы, уверенности не появляется из ничего. Всё даётся трудом, борьбой, «каторжной победой над собой», как поётся в одной спелеологической песне. И в этом плане экспедиция с самого начала складывалась, как излишне молодая, зелёная.
— Нынче Лёше будет тяжело, – заключили перед отправкой на Кавказ в спелеоклубе. Большинство, почти 90 процентов состава, новички, не имеющие достаточного спелеологического и экспедиционного опыта. Буквально за несколько дней отказались, не смогли поехать по разным причинам двое сильных, ведущих ребят. Это заметно ослабляло штурмовой состав. Осадчук и сам понимал, что будет нелегко, но строил расчёты, уточнял тактический график, собирал экспедицию. Собственно говоря, экспедиция в пещеру им. Ганди преследовала две цели – дальнейшее первопрохождение от известной уже отметки 512 метров и воспитание, обкатку спелеологической молодёжи. И, отправляясь в пещеру, все знали, что часть наиболее опытного состава уйдёт вниз, на дальнейшее прохождение, а часть вспомогателей вернётся обратно.
До Кавказа у ребят была масса выходов по сибирским пещерам, имелась и нужная категорийная тройка «б» – без неё ни одна маршрутно-квалификационная комиссия разрешения на Арабику не выдала бы. Но «кинжальный», одно-двухдневный выход в пещеру и многодневное пребывание под землёй – вещи разные. Большая «подземка» – это как другой мир, другое измерение в жизни – с иной температурой, влажностью, освещением, иными условиями существования – вода без привычных на поверхности примесей солей, сухие пайки – пропущенный через мясорубку продукты, и тяжёлая мышечная работа, в которой мало романтики: молоток, зубило, тяжёлые мокрые мешки с полным жизнеобеспечением. И человек в такой резко сменившейся обстановке тоже другой, часто сам для себя неожиданный.
С базового лагеря на 330 до нижней отметки отделению Осадчука предстояло пройти 200 метров. Расстояние по привычным меркам не очень значительное. Адмиралтейский шпиль поднимается выше. Но это на земле. А под землёй?
Сразу с площадки лагеря – её долго искали в темноте, чтобы поставить палатку – начиналась серия больших и малых отвесов. Колодец, сухой крутонаклонный меандр – и уступ. Далее несколько спусков – и опять колодец. Полка – и отзывающиеся эхом, промытые водой сквозные стволы. Дорога – без дороги, без конкретной опоры под ногой. Весь путь, как говорится у скалолазов, в «распоре» – по нисходящим стремительно вниз вертикалям. В темноте, холоде, под потоками воды.
Лёша – Лёшадь, как нельзя кстати вспоминалось ребятам старая шутка. За руководителем они явно не поспевали. Тому приходилось на ходу учить их, как ловчее подогнать гидрокостюм, чтобы под него не попадала глина (а глина залепляла, забивала буквально всё), как скрепить развалившийся самохват и ещё многому другому, что так неожиданно подбрасывала на пути эта сложная кавказская пещера.
Отметки 500 метров Осадчук достиг только через 32 часа. Ребята сильно устали и ободрались. Когда установили палатку и уселись кружком возле отдающей теплом спиртовой кухни, рассмотрели друг друга. У Саши Ерёменко лохмами с рукавов свисала куртка ПХЗ, одна нога была обёрнута конденсатником и старательно замотана изолентой. Не лучше выглядели и другие. Технический капрон, из которого сшили защитные «ползунки», при сильной нагрузке оказался непрочным, разваливался на глазах. Капрон этот выпросили после использования на одном из предприятий края, вся секция его перестирывала на несколько раз. Да что делать – необходимейшая для работы в подземных условиях ткань в большом дефиците у спелеологов, впрочем, как и всё остальное.
Перед тем как лечь на семнадцати часовой сон в базовом лагере, – сутки под землёй необычно растягиваются: здесь можно по двое суток непрерывно работать и целые сутки спать – Осадчук вышел на связь:
— Первый! Приём! Как вы там? – нетерпеливо обрадовался Семиченко.
— Ничего, если не считать, что Ерёменко и Спиридонов без «штанов» остались. Оборвались – «гидры» торчат.
— Та-ак. Понято, – переменился в голосе Семиченко. – И я тебя обрадую. Состояние Цыганковой тяжёлое, и надо эвакуировать её на побережье.
Ира Цыганкова, действительно, не на шутку разболелась. Экспедиционный врач Лена Петрова истратила на неё весь запас лекарств, ребята собрали и отдали ей всё самое тёплое, но Ира почти не выходила из своей палатки, пластом лежала в спальнике.
В этой экспедиции, еще до спуска в пещеру, многие из ребят простудились – почти неделю копали снежник, чтобы проникнуть в неё. Занимались этим в основном парни. Но на подмоге у них стояли девчата, особенно старались Ира Цыганкова и Валя Лебедева, которые собирались сполна разделить с ними «подземку».
— Первый! А как быть с Фетисовым? – продолжал Семиченко. К тому времени все уже знали, что Ира и Юра – жених и невеста и эта экспедиция – предсвадебное путешествие.
— Всё понял. Согласен, – был немногословен Осадчук. – Надо отправлять из пещеры Фетисова. Будем работать втроём.
Этот короткий разговор произошёл ночью – любила почему-то «подземка» выходить на связь именно в эти часы. Семиченко вёл переговоры при свете налобника, одновременно записывая их в экспедиционный журнал – таково правило. Выключив свет, он, как показалось мне, не спал, а, отвернувшись, лежал в темноте молча.
Температура в пещере от одного до четырёх градусов выше нуля. Прибавьте к этому сильную обводнённость. Переохлаждение – основной враг спелеолога, из-за него чаще всего выходят люди из строя. Если защитная экипировка в негодности, остаётся второй слой гидрокостюма. Но это резина, и её дважды-два порвать, зацепившись за выступ. А там – промокаемое хлопчатобумажное бельё, нитрона. Значит, долго пробыть, а тем более работать, под землёй ребята не смогут.
Оправляясь в экспедицию, я, признаться, составила для себя примерную схему, как и о чём буду писать. Предполагалось, что это будет обязательно рассказ об одержимости первопроходцев, покорении ими подземных глубин. Рисовалось даже, как буду сидеть у телефона, а ребята сообщать мне о своём продвижении вглубь. Этот сложившийся по рассказам и отчётам стереотип так прочно засел в сознании, что я ехала на Кавказ в полной уверенности, что именно так оно и будет.
Но не зря говорится, что жизнь богаче любой, самой изощрённой фантазии. Ничего никогда не надо придумывать. Любая нештатная ситуация, стоит в ней разобраться поглубже, полна драматизма и страсти.
Вскоре выяснилось, что в палатке не спали все.
— Володя, а Осадчук может повернуть обратно? – подала чуть охрипший голос Галя Холина.
— И тогда экспедиция окажется неудачной… – робко добавила окончательно отряхнувшаяся ото сна Ирина Черных.
— Почему неудачной? – повернулся на спину и заложил руки за голову Семиченко. – Обыкновенной, рабочей. Если бы с ходу, без боя давалось всё – все пещеры давно были бы пройдены. А то стоят. На Бзыби их около сотни. Да вот теперь ещё Арабика.
И после длительной паузы в глубоком молчании в ответ то ли нам, то ли себе не без досады добавил:
— Ах, чёрт! Может, у Петьки «ползунки» не из гнилого капрона окажутся!
У красноярцев за почти тридцать лет были разные по характеру экспедиции, и эта имеет свои особенности и займёт своё место в общем ряду. Более 500 пещер по краю и стране нашли и обследовали красноярские пещерники. Ещё несколько лет назад у них были великолепные комплексные экспедиции, когда на обследование Бзыбского плато собиралось сразу по 150 участников из 17 городов Союза. И за отпуск они успевали проштурмовать, углубляя на восемьсот метров пещеру – такого спелеологического результата, как на Нарпе, никто в нашей стране пока не знал. При этом были открыты и разведаны ещё несколько полостей.
Сейчас не то. Со снятием видовой специализации, лишением Красноярского краевого спелеоклуба прав юридического лица, экспедиционная деятельность красноярцев заметно упала. И хотя ежегодно совершается по шесть-семь экспедиций на Кавказ, уровень их ниже. Сказываются, прежде всего, слабая материально-техническая обеспеченность.
Тот же Осадчук, готовясь на Арабику, больше бегал в поисках верёвок, тросов – «железа», правдами и неправдами раздобывая их, чем занимался с участниками техникой и тактикой работой в пещере. Последние три месяца перед экспедицией Осадчук и ещё несколько ребят вообще ночевали в секции. И так – каждый сезон. В прошлом году после экспедиции он вдруг неожиданно для всех получил бюллетень. И мало кто знал, что диагнозом там значилось нервное переутомление. Это у такого физически сильного человека, который единственный на тренировках в спортзале ходит на руках – не на ладонях, а на расставленных пальцах.
Мы еще долго говорили о трудностях спелеологии, о неопределённом её положении в общественной структуре, о самоотверженной работе энтузиастов и о том, с какой большой пользой и отдачей можно было бы использовать их труд.
Разговор в темноте палатки не оставлял меня и весь последующий день. Никто не обязывает, не заставляет ехать людей сюда. Но они едут. Нынче на Кавказе, кроме нашей, работают красноярские экспедиции Захара Залиева, Сергея Анисова, Сергея Белова. Рядом на Арабике стоят москвичи, скоро появятся киевляне. На Бзыбском хребте раскинулись лагеря томичей, усть-каменогорцев, свердловчан. Едут на свои деньги, в свой отпуск, на тяжёлую черновую работу. Себе – в удовольствие, обществу – на пользу. Удивительное человеческое сообщество!
— Люди не двадцатого, а двадцать первого века, – как сказал мне Тима Ключев.
По истечении полутора суток на связь снова вышел Осадчук. После не очень-то комфортной ночёвки – на 500 метров, кажется, собралось самое большое количество глины в пещере, она сползала с верхней полки, стала неодолимой: ставишь свечу, а свечка не отлипает, тянется за пальцами, – отделение спускалось вниз, к очку калибровки. Осадчук оценил место и объём работы и понял, что продолжить, углубить пещеру они вряд ли смогут.
Ребята оборваны, молоды. Был бы Волков…
Ах, если бы… Если бы не большие снегопады – не пришлось бы, теряя время и силы, копать снежник. Если бы хороший капрон, снаряжение – участники были бы надёжнее защищены в пещере…
«Мы подумали, и я решил», – любимая присказка Лёши на поверхности. Но какой же жестокий и неожиданный смысл приобретут эти слова на подземных глубинах.
— Ставлю вопрос о целесообразности пребывания на 512, – спокойно звучал в треске радиосвязи голос Осадчука. – Условия в пещере трудные – глина, вода для питья – только со сталактитов. Работать можно, но при наличии нужной техники и морального настроя.
В приёмнике громкоговорящей связи сильно затрещало.
— Первый! Первый! Слышим тебя! Приём!
— Мужики, – после некоторой заминки, видно, не просто давались Лёше эти слова. Мне стыдно, что ухожу, ничего не сделав, но ребята ободраны и наш потенциал упал.
— Вам помощь нужна? – это включился в разговор Женя Зуев.
— Да нет, глаза в одну кучу пока не свело.
В приемнике опять затрещало.
— А Петьке что? Какой задел Миненкову? – в другом, резком тоне, вдруг нервно и, как показалось мне, зло повернул было Семиченко.
В предыдущей экспедиции он последним оставил конечную точку пещеры, очень надеялся, ждал, что она углубится, продолжится. И быть может, в эту минуту втайне, как никто, ругал себя, жалел, что он здесь, на поверхности, а не там с ребятами, под землёй.
— Камень есть камень, Вова! – тихо, но отчётливо остановил его Зуев. – Выходи, Лёша! – обратился он к Осадчуку, – и не мучайся. А за работу с молодёжью тебе и так от всей спелеологии медаль давать надо.
Позже станут известны подробности. Тройка Осадчука подступилась к камере на 512 метров. Первым к очку, как имеющий наиболее негабаритное «спелеологическое» телосложение, подошел Игорь Спиридонов.
— Здесь, Лёша, вода, – сообщил он, минуя входную узость. – Вода по пояс.
— Раз там вода, значит, в камере тоже, – отметил про себя Осадчук. – Вероятно, и сифон вновь затянут глиной.
Игорь всё же осмотрел, примериваясь, щель. Надо было вставать в воде на руки и, нащупав ногами отверстие, подтянуться, переваливаясь в расширенный ход.
— Лёша, я голым останусь, – послышалось из-за камня. И Осадчук по тону понял, что Игоря, по всей вероятности, начало заливать ледяной водой. Перед этим у него держалась температура от фурункулов, но он наравне со всеми работал на снежнике, а потом и в пещере.
Отделение Осадчука оставит отметку 500 метров. И все три отделения ещё несколько суток поработают в пещере, составят геологическое описание полости, соберут коллекцию образцов проб, сделают топосъёмку нижней части пещеры, снимут два фильма – на плёнке и в слайдах, которые затем покажут на традиционном спелеологическом вечере.
Из пещеры Осадчук поднялся неудовлетворённым. В первые минуты все ошеломлённо смотрели на мир, подставляли солнцу незагоревшие лица, радовались таким новым, ярким краскам неба, травы. После чёрной зги пещеры всё на поверхности видится какое-то время в голубом цвете. Смотришь на траву, знаешь, что она зелёная, а видишь её голубой. Саша Осинцев уткнулся и долго не отрывал лица от преподнесённого девочками букета. А Валя Лебедева в сетчатых от «подземки» шароварчиках, перемазанном глиной длинном свитере, босиком носилась по снежнику. Один Осадчук, пройдя характерной, качающейся, как у моряка, походкой тяжело опустился на снег, вылил воду из громадных своих сапог. И, подняв поголубевшие глаза – в пещере при длительном пребывании восстанавливается первоначальный цвет глаз, предельно устало обронил:
— Самая неудачная моя экспедиция!
В шуме и радости встречи – всё-таки одиннадцать дней под землёй – никто не обратил внимания на эти слова, кроме чуткого не столько ухом, сколько сердцем Зуева:
— Я так не считаю, – не согласился он. – Сделано много. По нашим данным, геологическое описание района Зонта делать можно.
— Тогда я сам собой не доволен.
По возвращении с Арабики секция телевизорного завода сразу же занялась подготовкой к новой экспедиции. Трудности, неудачи – чего более всего опасался Осадчук, не разобщили, а сблизили ребят. И коллектив зажил ещё более сроднённой, какой-то очень общей жизнью. Дисциплинированнее стали ребята и на тренировках.
Большая «подземка» – дело серьёзное, – внушал всем Тима Ключев. – И на «халяву» там ничего не происходит.
Дамская шапочка с его головы куда-то исчезла, по крайней мере, по возвращении в Красноярск никто этого убора на нём не видел.
Молодые спелеолюбители, осмыслив опыт работы в обводнённых пещерах, чувствовали себя увереннее, и им не терпелось заново испробовать свои силы. Они рвались в пещеру, собирались в экспедицию. Куда бы вы думали? На Арабику! С учётом всех своих промахов и ошибок – в пещеру им. Ганди!
Значит, первоначальный расчёт и установка окажутся верными: будут подготовленные кадры – будут и новые экспедиции, первопрохождения, будут и новые открытые пещеры.