Пещеры глазами натуралиста

Оводов Николай Дмитриевич Рожден в Красноярске 01.11.1939. Окончил факультет охотоведения в Иркутском сельхозинституте и аспирантуру при Зоологическом институте АН СССР (Ленинград – Санкт-Петербург). Кандидат биологических наук. Научный сотрудник Лаборатории археологии и палеогеографии Средней Сибири при Институте археологии и этнографии СО РАН (Новосибирск). Автор нескольких десятков статей.

Я всецело отдался бы исследованию

сибирских пещер, так как вопрос этот

меня интересует в высшей степени.

И.Д.Черский. 1876 год (из письма академику Ф.Б.Шмидту)

В слове «подземелье» для каждого в сознании встаёт нечто таинственное, пугающее и в тоже время, притягивающее к себе. Теперь это хорошо известно тем, кто именует себя спелеологом. Однако стать им, этим самым настоящим пещероведом, не совсем просто. Во-первых, надо быть не хиляком, во-вторых, не испытывать страха перед замкнутым пространством и наконец, нужно найти в себе к чему-то интерес из той широкой ещё малоизученной области, которая именуется спелеологией. А выбор огромен: от подземного спорта до вполне очерченных научных дисциплин, как геология, палеонтология, археология, зоология, топография, климатология и многое другое. Как только выбор сделан, знайте, – «пещерный вирус» уже начал внедряться в вас и отвязаться от него уже будет невозможно, или почти невозможно. А дальше – побольше единомышленников, поглубже в книги и… вперёд в светлое будущее, точнее, под своды подземелий, но всегда с думающей головой.

В конце 50-х годов ушедшего столетия натренированные «Столбами» отчаянные романтики из числа студентов и молодых рабочих начали прохождение Бездонной Ямы, что на Торгашинском хребте. Снаряжение, не чета сегодняшнему: капроновых веревок не было, лестницы делали из пережжённой проволоки (от грузовых автопокрышек) с деревянными ступеньками. Фонари по большей части были тоже самодельными.

Заводилой стал Игорь Петрович Ефремов, выпускник мехфака Красноярского сельхозинститута. Как раз в начале 1960 года я после окончания первого семестра охотоведческого факультета Иркутского института появился с приятелем, патологически склонном к изучению летучих мышей, в родном для меня Красноярске (волей-неволей приходится сваливаться на автобиографичность). Мама встретила нас словами об исследовании Торгашинских пещер и протянула газетную заметку на эту тему с упоминанием фамилии Ефремова.

Скажу, с родителями мне повезло. Оба они в своё время водили дружбу с Виталием и Евгением Абалаковыми. Мама в свои 23 года в компании с братьями Абалаковыми и Валентиной Чередовой совершила 1,5-месячный вояж от Красноярска через Нижнеудинск, вверх по иркутской Бирюсе и дальше через пик Грандиозный вышли к верховьям Казыра. Оттуда на плотах сплавились до Красноярска, разумеется, без палатки, спальников и пенополиков и без единой травмы. Сплавлялась с отцом в 30-х годах по Мане от Акиловки и Нарвы. Это не то, что нынешний бла-бла-бла маршрут, когда нельзя увидеть дикого зверя возле прибрежного плёса и людей-то чуть меньше, чем комаров. Той же компанией один раз явно без удовольствия посещали какие-то пещеры на красноярской Бирюсе.

Короче, мама понимала своё «дитя неразумное».

Вооружившись ефремовскими кроками, 15-метровой веревкой и несколькими свечами, мы вдвоем отправились к Бездонной Яме (?!) и, слава Всевышнему, сбились по заснеженной тропе, ушли вправо и оказались вечером у Ледяной пещеры. Подарком была колония ночниц Брандта (в те времена этих летучих мышей именовали усатыми ночницами). Это была первая осознанно найденная зимовка летучих мышей в Сибири, и торжество моего друга Коли Высоковского казалось, не имело предела.

Через несколько дней под предводительством зав. кафедрой «Биологии лесных зверей и птиц» Лесотехнического института Михаила Ивановича Пашинова (это был по физическому здоровью настоящий лось, а по восприятию природы милейший человек) посетили по глубокоснежью Первую Караульную пещеру, что на горе возле толстенной сосны с тем же замечательным успехом.

Мне в этом случае повезло не меньше: собрал здесь черепа и другие кости сурков, тех самых крупных грызунов (как потом выяснилось, вымерших в окрестностях Красноярска около 8-10 тысяч лет назад), о которых никто из красноярских охотников и других любителей зверья естественно никогда не слышал.

Высоковский, работая впоследствии в Баргузинском заповеднике, вскоре погиб на Байкале. Дюралевую лодку выбросило на берег, а четырех молодых людей, сидевших в ней, след простыл. Странно. Это море-озеро ничего (разве что автомобили горе-рыбаков по весне) не берет себе, о чем уверяют прибрежные старожилы. Теперь вещают о летающих тарелках, которые похищают людей. Может, так оно и было; так пусть бы вернули не обязательно в том возрасте, в котором взяли ребят. Побаловались и хватит.

Кто любит рыбалку на поплавковую снасть, хорошо понимают разницу, когда рыба слегка потянет наживку, а когда целиком заглатывает. Так вот я теперь, хотя по рождению не отношусь к рыбам, оглядываясь на 50 лет назад, понимаю, что Спелеохус (Бог всех пещерников, которого в кальцитовом оформлении можно увидеть в Красноярском Геологическом музее) с тонким расчётом подсёк меня в нужный момент моей жизни.

После гибели единственного душевного, нравственного и целенаправленного к зоологии друга, я направил свои усилия на продолжение его дела, посвятив часть времени походов по пещерам на кольцевание и пусть отрывочные наблюдения за летучими мышами, не забывая собственной страсти к сбору и распознаванию костей разных млекопитающих, накапливавшихся в подземельях.

За несколько лет удалось окольцевать тонкими алюминиевыми номерованными кольцами порядка 3,5 тысяч летучих мышей в пещерах Средней Сибири и меньше в Восточной. Позднее, к сожалению, с разрывом во времени, «эстафету» изучения крылатых зверьков Сибири принял на себя по более широкой программе зоолог заповедника «Столбы» А.М.Хританков. Главный результат массового кольцевания свершился много позже: одна из ночниц с «моим» колечком прожила, зимуя ежегодно во 2-ой Козыреевской пещере, что на Бирюсе, – 40 лет. Цифра достойная книги рекордов Гиннеса (кстати, при самой первой встрече я естественно не знал её возраста). Для сравнения: в Нашей и Западной Европе летучие мыши по данным кольцевания живут не более 25 лет. Пусть кто-нибудь скажет, что мы зря «мокли и мёрзли…», проникая под своды пещер.

Несмотря на личное предупреждение В.М.Абалакова (мы с мамой были несколько раз у него и Валентины Петровны Чередовой в московской квартире), чтобы я не ходил по пещерам в одиночку, душа требовала таких походов летом и зимой, когда представлялась возможность.

Помню хорошо один из таких моментов, когда от станции Зеледеево в начале 1960-х годов с ружьём (государство в те годы не боялось своих подопечных и позволяло без бюрократических бумажек иметь гладкоствольное, или нарезное оружие), котелком и кой-какими продуктами пройти по руслу Бирюсы до её устья. Предусмотрительно я захватил с собой «Известия Восточно-Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества» за 1894 год со статьёй А.С.Еленева, исполнявшего обязанности директора (консерватора) Красноярского краеведческого музея, об исследованных им 48 небольших пещер по долине Бирюсы с целью поиска могильника древних обитателей этого притока Енисея.

Еленев Алексей Сергеевич

Публикуется с разрешения дирекции Областного краеведческого музея г.Чита.

Приятно было лёжа на склоне напротив Царских Ворот в свете заходящего августовского солнца, читать строки из его опуса и как бы соседствовать в переживаниях виденного. Вот, что писал больше ста лет назад Алексей Сергеевич:

«С устья р. Казыреевой я был поражен величественной картиной, при закате солнца открывшейся на противоположном берегу р. Бирюсы: над дремучей тайгой, на высоте 50-60 сажен над уровнем реки, поднимаются здесь причудливой формы зубчатые вершины скалистого известкового гребня, в одном месте которого природа проложила сквозное отверстие в виде прямоугольника – «ворота», как называют вообще это место крестьяне деревни Бирюсы. В первый момент впечатление от этой картины было столь сильно, что иллюзия начала в ярких красках рисовать мне картину заброшенного средневекового замка с воротами и развалинами крепостной стены».

Существенный интерес к истории млекопитающих привел меня в Питер на аспирантское место к проф. Н.К.Верещагину, лучшему знатоку в этой области по нашим российским меркам. В палеонтологию, своего рода машину времени возвратного действия, приходят, как правило, двумя путями, – от геологии и от
биологии. Первые, зная те, или иные этапы истории земной поверхности, изучают по коллекциям ископаемых скелетных остатков животных морфологию представителей понравившихся групп зверей: хищных, копытных, грызунов, птиц и т.д., хоть динозавров. Добавляют представления об их поведении в природе (если это реально) из книжных источников и становятся признанными специалистами в своей области. Другие приходят в палеонтологическую науку от знания этологии, то есть поведения зверей и птиц. Таким и был Николай Кузьмич Верещагин, что очень нас сблизило в первые годы знакомства.

Именно здесь не худо вспомнить Ивана Антоновича Ефремова, знакомого большему количеству людей как писатель-фантаст, автора книг «На краю ойкумены», «Дорогой ветров», «Лезвие бритвы» и других интереснейших произведений. Этот незаурядный человек, имевший тягу к изучению вымерших животных, обосновал и изложил в одной из своих научных монографий представление о новой науке, названной им «тафономией», что в переводе с греческого означает «закон о захоронении» органических остатков. Эта наука, как нельзя более полновесно, призвана объяснить какими путями останки животного, не важно будь то динозавр, мамонт, какой-нибудь мелкий грызун, птица или ящерица, оказались именно там, где вы их обнаружили. Тафономия, как универсальная наука, своего рода конгломерат знаний об органическом прошлом Земли, объединяет в себе геологию, часть аспектов биологии, палеогеографию и вместе с тем имеет прямое отношение к спелеологии. Начитавшись в многоёмкой библиотеке Иркутского университета ещё до окончания института работ из этого «букета» отраслей научных знаний (плюс ещё археология), я понял: пещеры и звери, – моё призвание, подкреплённое упорным сибирским характером, сродни таковому польского сибиряка и моего Духовного Отца, – И.Д.Черского, который писал из Верхнее-Колымска в Петербург академику Ф.Д.Плеске: «… а в крутых делах я всегда тверд и решителен».

Черский Иван Дементьевич

Вторым подарком судьбы после юношеских скитаний по прикрасноярским пещерам стала официальная по аспирантскому мандату цель – раскопки пещер на юге Уссурийского края, неведомая до того страница истории этой удивительной по своей природе страны, населенной тиграми и пятнистыми оленями, бурыми и гималайскими медведями, – фантастическое на первый взгляд собрание северных и южных видов не только фауны, но и флоры. Не даром природой Сихотэ-Алиня восхищались Н.М.Пржевальский, В.К.Арсеньев, А.И.Куренцов и многие другие естествоведы.

К раскопкам пещер в Приморье с большим вниманием отнёсся не только Н.К.Верещагин, но и археолог А.П.Окладников, поскольку совместно с костями носорогов, мамонтов, бизонов, лошадей и нескольких десятков других видов были найдены каменные и костяные орудия людей тех времен (это впервые в истории изучения Южного Приморья!). Главная пещера, получившая название имени Географического Общества, скорее была похожа на тупиковую часть заброшенной канализационной системы.

«Лев» в пещере имени Географического общества

За два сезона активных раскопок в соответствии с суровыми требованиями московского Археологического института АН СССР, при полной промывке через мелкоячеистые сита послойно накопившегося грунта (нельзя упускать возможность узнать какое мелкое зверьё жило в те времена на уровне ступней носорогов и мамонтов), благодаря участию местных спелеолюбителей и студентов-добровольцев Владивостокского университета, удалось извлечь из пещеры около 50 кубометров рыхлого вместе с известняковыми глыбами заполнителя. Одной из наград для нас было открытие ещё двух погребённых под склоновыми отложениями входов, которыми в древности пользовались звери и люди. Подспудно вырисовывалась картина «жизни» пещеры (та самая тафономия, которую на поздних, четвертичных материалах не успел разработать из-за болезни и смерти И.А.Ефремов) после того, как карстовые воды завершили основное строительство этой полости. «Приватизацию» пещеры осуществляли в основном древние гиены и тигры, затаскивающие под своды остатки своих жертв; человек же здесь был редким пришельцем, хотя и внеконкурентным.

Через год перст судьбы перенёс меня к алтайским пещерам. Работая среди новосибирских археологов (директором академического института был Алексей Павлович Окладников), я не чувствовал себя «белой вороной», тем более, что потребность в моих навыках определения костей у коллег была почти постоянная. Единственная сложность, – начинающим и уже опытным научным сотрудникам начальство не дозволяло (как ни странно, кроме меня) заниматься изучением пещерных стоянок людей.

В том была особенность Окладникова, открывшего и описавшего пещерное убежище неандертальцев на территории Узбекистана и вполне понимавшего, что я естественным образом никак не могу претендовать на археологический материал. Таким образом, открылась широкая возможность изучения на Алтае пещер не только с палеофаунистических позиций, но и в комплексе с другими дисциплинами: археологией и четвертичной геологией.

Дополнительной удачей для сибирской спелеологии стал бывший выпускник Московского университета, орнитолог по призванию Н.В.Мартынович (тогда и теперь единственный специалист по палеоорнитологии от Урала до Дальнего Востока). Без его знаний и активного участия в спелеологических исследованиях на территории Алтае-Саянской горной страны, мы бы отчётливо только и осознавали: да, кости птиц встречаются, и не более того (представьте симфонический оркестр без скрипок; что за музыка?). Картина наших исследований существенно окрасилась недостающими оттенками.

В первые же два сезона работы в окладниковском институте удалось начать исследование нескольких пещерных памятников на Западном Алтае. Контрастом по содержанию оказались два интереснейших объекта, – пещеры Страшная и Логово Гиены, расположенные в нескольких километрах друг от друга неподалеку от посёлка Тигирек. Первая, мимо которой в 1771 году проезжал со своими спутниками знаменитый натуралист П.С. Паллас, отметивший при этом, что она «недоступна из-за вышины скалы», была «закреплена» за людьми древнекаменного века, оставивших после себя в 6-метровой толще отложений массу каменных орудий и отходов их производства, в другой пещере в тот же период жили пещерные гиены, затаскивавшие сюда остатки своих жертв: позднее вымерших бизонов, носорогов, яков, лошадей и молодых мамонтов и вместе с тем выводившие здесь своё потомство.

Палеофаунистическое изучение Алтайских пещер, наравне с подобными памятниками Восточных Саян и Кузнецкого Алатау, позволило создать с учётом работ коллег-предшественников своего рода пещерный «тафономический букварь» для понимания процесса освоения пещер в древности и ближе к нашему времени млекопитающими (включая человека), птицами и другими «пещерными захребетниками». Схема оказалась необычайно простой, построенной с учётом строения, объёма самих полостей, их привходовых участков, положения в рельефе и что самое главное с учётом поведенческих особенностей животных. С тафономической позиции выделилось пять типов подземных (скальных) полостей.

Типы карстовых костеносных полостей (по Г.А.Бачинскому)

1. Ниша;
2. Грот, навес;
3. Пещера;
4. Колодец, шахта;
5. Пещера смешанного типа.

Зачернены участки наибольшего скопления костей.

1. Небольшого размера ниши в трудно- и легкодоступных участках скал, которые нередко помногу лет подряд использовали филины или сокола для выведения птенцов. Свидетельством тому служат лежащие на поверхности грунта выбеленные временем кости птиц и мелких млекопитающих, – непереваренные остатки пищи. Эти пернатые дают в руки специалиста превосходный материал о наличии тех, или иных видов животных, их численности и, наконец, об истории фауны и соответственно ландшафта в данном микрорайоне.

   На Алтае в одной из таких ниш мы заложили сразу после вылета филинят небольшой раскоп площадью в половину квадратного метра до глубины 60 см. Послойно снимая грунт, просеивая и промывая его, получили коллекцию из 44 тысяч костей 56 видов птиц и 33 видов млекопитающих. А это почти 1/20 от всей площади пола пещерки.

2. Скальные навесы и гроты, полностью открытые дневному свету и легко доступные для человека и четвероногих животных. Зачатую эти полости являются настоящим эльдорадо для археологов, результаты чьих полевых трудов неизменно привлекают внимание посетителей краеведческих музеев. Проведенные раскопки в таких полостях показали, что наиболее комфортные (близость к воде, южная экспозиция входа) были более предпочтительны для древнего человека и, скорее всего в тёплое время года (пещеры Усть-Канская, Страшная на Алтае и Еленева близ Красноярска). Гиены и другие хищники крупного и среднего размера, если периодически активно заселяли их, то вероятно по причине малочисленности людского населения в те далёкие эпохи (гроты Двуглазка и Проскурякова в Хакасии). В поздние времена для некоторых регионов, к примеру, на Северном Урале известно использование таких природных объектов в качестве ритуальных мест в этнографический период истории.

3. Горизонтальные и горизонтально-наклонные пещеры, имеющие участки, полностью погруженные во мрак. В зимнее время при температуре +1-2˚C и достаточной влажности здесь сонно царствуют летучие мыши. После естественной гибели их за тысячелетия на полу в глине и под известняковыми плитами можно находить множество их костей. Такова, к примеру, пещера Тютюник на Алтае, где помимо трубчатых костей практически с поверхности грунта удалось собрать за короткое время более 600 черепов и массу костей шести видов летучих мышей и кости ещё 23-х других видов млекопитающих от землероек до медведя. Периодически дань с таких зимующих колоний рукокрылых собирают мелкие куньи: соболь, колонок, отличающиеся способностью лазать по шероховатым стенам.

   Бурые медведи охотно наведываются в них осенью в поисках подходящего места для зимования, оставляя после таких посещений настоящие тропы и выкопанные для лёжки неглубокие ямы. Сырость и сквозняки (как в Тоннельной пещере) отпугивают их. Весной по выходе из берлоги, звери стараются маскировать место зимовки. К случаю, при первом посещении пещеры Козыреевская-2, что на Бирюсе, в августе 1962 года в дальней части первого отдела полости я обнаружил следы недавней берлоги с утрамбованной сухой травой. Кости и два медвежьих черепа (на младшем остались вмятины от клыков), – веское подтверждение, что я здесь не первый посетитель (не считая летучих мышей).

   Самое интересное, при последнем визите медведь (есть у них биологическая особенность, – маскировать вход в берлогу после покидания её весной) отгрыз часть елочки, растущей у входа, и попытался протащить 4-х метровой длины верхушку внутрь, держа её поперёк, но так и не совладал с выполнением инстинкта (вход оказался узким).

   Два года спустя, в конце октября 1964 года там же на Бирюсе по её левому берегу ниже устья Казыреевой я набрёл на незнакомую спелеологам пещеру. Присыпанные снегом несколько веток сосны, лежавшие перед самым входом, и темная на фоне серого известняка широкая полоса насторожили. Побоявшись в одиночку проникнуть внутрь, я вернулся в город.

   Через неделю повторил визит, но уже с ружьём, заряженным картечью в обоих стволах. Метрах в пятидесяти от входа, в конце относительно просторного горизонтального хода лежали медвежьи кости и четыре черепа взрослых зверей, но разного возраста, – опять же следы каннибализма. Вполне возможно эта небольшая пещерка, имеющая, как и другие, свою историю, находится выше зеркала водохранилища, и найти её не сложно.

   Ещё один растянутый во времени эпизод, связанный с медведями и горизонтальными пещерами. Известная в Иркутской области с середины XVIII века Нижнеудинская пещера, промороженная как минимум на протяжении 20-25 тысячелетий (здесь было обнаружено несколько кусков кожи шерстистого носорога, вымершего к этому рубежу геологической летописи), была «наводнена» мумифицированными медвежьими остатками. После первых раскопок, проведенных И.Д.Черским в 1875 году, последовало еще два подобных этапа и в общей сложности удалось насчитать остатки 60 растерзанных медведей. Понять образование этого «консорциума» не в моих силах, поскольку этот участок небольшой пещерной системы похоже не представляет никакой выгоды с позиции устройства берлоги. Подсводовая теснота, холод, обвалы свода (найдены полураздавленные мумии росомахи, соболя, сеноставок), – отнюдь не пятизвёздочный отель для косолапых. Стоило ли (может от голода?) уничтожать друг друга? Ответа нет.

   Более грозными обитателями горизонтальных пещер (троглофилами) по сравнению с бурыми медведями были пещерные гиены, вымершие около 15 тысяч лет назад. Добавка к основному имени этого зверя сло́ва «пещерные» основана лишь на том, как и у пещерных львов, что кости их в большом количестве находили в своё время в карстовых полостях Западной Европы.

   Как и современные представители этого рода хищников ископаемые гиены, скорее всего, жили кланами по 20-30 особей. Мощный зубной аппарат, способный полностью разрушить массивный череп носорога (после чего остаются только зубы этих гигантских монстров), и ущербный по объему мозговой центр управления мышцами (170-180 куб. см) при способности развить скорость до 50 км/час, всё вместе представляло грозную силу против молодых носорогов, бизонов, лошадей, оленей.

   Гиены не были зимоспящими в отличие от медведей, и потому могли загрызать тех, которые устроились в беззащитных пещерных берлогах. При том, гиены не щадили и своих «единоверцев» (борьба кланов за территорию?). Наиболее яркий пример таких сражений, – Разбойничья пещера на Алтае, которую мы раскапывали на протяжении 12 лет. 60-метровой протяженности просторный ход, заканчивающийся залом на глубине 19 м и был основной ареной. По нижним челюстям и обломкам зубов (мы вскрыли лишь половину полезного грунта) я насчитал минимум 137 загрызенных гиен от самых старых до юных; не каждый зоопарк согласился бы иметь такое прожорливое с мясным меню стадо.

   В устьевых частях горизонтальных пещер естественно в разные периоды могли по необходимости находить приют люди, вполне в таких случаях конкурирующие с четвероногими любителями подземелий.

4. Вертикальные карстовые полости (колодцы, шахты). В качестве накопителей фаунистической информации эти коллекторы можно поставить на первое место. Это ловушки; пожалуйста, посещайте, рискуйте, но без права выхода обратно. Наше Красноярье особенно славится такими природными памятниками, хорошо знакомыми спелеологам. Как и по какой неосторожности звери оказываются там? Одни по случайности (обвал снежного карниза с края обрыва), другие, – по нахальству и самонадеянности, как соболи. К примеру, в Ледопадной пещере-шахте сотрудникам заповедника Столбы и мне удалось собрать внизу с поверхности грунта кости не менее 59 соболей. По всей видимости, это останки горе-охотников на летучих мышей, покидающих свой мрачный дом. Иных хищников (остатки пяти гиен в пещере Фанатиков, что в Хакасии) привлекал запах разлагающихся на дне трупов). У сурков, барсуков стремление проникнуть дальше обрывистого края входа могло быть вызвано иллюзией «эффекта норы», где они чувствовали бы себя в безопасности (Дивногорская-3, Караульная-1 и некоторые другие полости). Такие мастеровые скалолазы, как сибирские горные козлы, спасаясь от волков, росомах на узком пятачке перед входом в Кубинскую пропасть, попросту сталкивали передних на дно первого отвеса. Фаунистические ценности, лежащие на дне пещер-ловушек ниже поверхности грунта, ещё ждут своих пытливых исследователей.

   Особый не повторенный пример дала Айдашинская ритуальная пещера, что возле Ачинска. Грабительскими раскопками конца позапрошлого века (часть вещей, купленная П.С.Проскуряковым, хранится в Эрмитаже) и научными исследованиями этой полости в 1970-х годах получена коллекция из сотен костяных наконечников, разных серебряных и бронзовых «безделушек» и порядка 7000 костей млекопитающих (включая остатки двух людей) и птиц.

5. Пещеры смешанного типа. В начале их может идти горизонтальный, или наклонный ход, сменяющейся затем крутой ледяной катушкой, или отвесным колодцем, не позволяющим рисковавшим зверям вернуться на поверхность. Можно в качестве примера сослаться на Ледяную пещеру, что на Торгашинском хребте, Маячную в бассейне р. Маны, Кашкулакскую в Хакасии. Под их сводами можно находить многочисленные остатки рысей, медведей, иногда росомах и более мелких представителей семейства куньих, а также косточки вездесущих землероек, мелких грызунов и летучих мышей.

   Разумеется, не существует чётких границ между отмеченными типами карстовых полостей. Но учёт строения пещер помогает виртуально воспроизвести их «жизнь после смерти», то есть после того, как естественные «пороки» известняковых толщ (трещиноватость, образованная под воздействием сейсмических сил) дооформила вода.

Хвала природе! Хвала древнему человеку и животным, наведывавшимся в пещеры! Внимательный спелеолог по мере своих способностей может понять, ЧТО донесли до нас естественные подземелья, и возрадоваться.